Путевые заметки шабашника. История четвертая

Однажды,  давно,  шёл  я  зимней  дорогой.  Вечер  был  поздний,  подмораживало.  Накануне  всю  ночь  завывала  вьюга,  поутру  она  перешла  в  позёмку.  Рейсовым  «пазиком»   я  ещё  успел  добраться  до  села  Второе  Песьяново,  но  вот  вернуться  в  город  мне  было  не  суждено.  Позёмка  мела  весь  день  и  хотя  к  вечеру  поутихло, однако  дороги  уже  занесло  окончательно.  Оставалось  одно – найти  кров  и  заночевать.  Но,  сознавая,  что  завтра  мало  что  изменится  и,  дороги  не  станут  вдруг  проезжими,  подумал  я,  уж  не  отправиться  ли  мне  пешком.  Весь  день  я  колебался,  надеясь  на  случайную  попутку  до  города,  но  только  к  своей  досаде  упустил  время. И  решился  идти  лишь  когда  окончательно   стемнело  и  село  мирно  мерцало  в  кружеве  вечерних  огней.

 

Покинув  сельский  клуб,   моё  временное  пристанище,   осилил  я  несколько  сугробов  и,  ступив  на    дорогу,  зашагал  к  тёмному  лесу.  Мне  предстояло  пройти  грунтовкой  километров  двадцать  до  шоссе,  что  ведёт  в  город  Ишим.  О  распутьях  и  развилках  впереди  я  не  тревожился,  доверясь  своей  интуиции. 

Над  лесом  застыла  луна.  Зеленоватое  гало  обрамляло  её.  В  лесу  идти  стало  труднее:  путь  едва  угадывался  редкими  проплешинами  среди  снежных  барханов.  Я  изрядно  взмок,  идя  через  лес,  пока  снова  не  ступил  на  твёрдую  дорогу,  вылизанную  позёмкой.  Потом  деревья   снова  сомкнулись,  но  теперь  это   были  только  перелески,  чередующиеся   со  степью,  где  шагалось   вольготно  и  можно  перевести  дух.  Однако  передышек  я  себе  не  позволял,  понимая,  что  в  мороз,  разгорячённый,  могу  запросто  простыть.  Да  и  жутковато было   останавливаться  в  безмолвном  лесу,  где  ни  души.  Так  и  шагал   я,  мысленно  прикидывая,  сколько  ещё  осталось  до  шоссе. 

И  занесла  же  меня  нелёгкая  в  это  Песьяново  минувшей  осенью,  когда   подрядился  я   оформлять  колхозные  стенды  пятилетки.   Работу  свою  я  выполнил  раньше  срока  и  акт  на  приёмку  подписали,   да   только  вот  получить  заработанное  оказалось  не  так-то  просто.  Сначала  денег  в  кассе  не  оказалось,  потом  кассир  заболел,  а  затем  и    самого  председателя  колхоза  было  не  застать  на  месте:  то  он  в  поле  уехал,  то  на  машинный  двор,  то  на  совещание  в  райцентр,  то  неизвестно  куда  и  на  какой  срок. И  потому  застать  его  в  рабочем  кабинете  не  представлялось  возможным.  И  дозвониться  с  городского  телеграфа  не  получалось,  не  брал  он  трубку.  Так  и  мотался   я  в  этот  колхоз,  нутром  чуя,  что  здесь  что-то  не  так.  Уже  и  снег  выпал  и  зима  пришла,  а  я  всё  как  неприкаянный.  И  вот  в  очередной  мой  приезд  кто-то  из  сочувствующих  просветил:

-  Да  прячется  он  от  тебя,  не  понимаешь  что  ли?   Прошлый  раз  увидел  тебя  в  окно  и  говорит  секретарше:  «Галя,  закрой  мою  дверь,  опять  этот  художник  приехал».  Ну,  и  та  -  его  на  ключ.  Ты  что  не  знаешь,  что  он  цыган?  Да  этот  любого  вокруг  пальца  обведёт,  а  копейку  сдерёт.

В  начале  80-х,   в  эпоху,  так  сказать,    развитого  социализма  стройбригады   из  Закавказья  и  Молдавии  заполонили  юг  Тюменской  области.  Полагаю,  встретить  их  можно  было   и  в  прочих  городах  и  весях  нашего  отечества,  но  говорю  лишь  о  том,  что  знаю.  Строили  они  коровники,  фермы.  Подряжались  на  отделочные  работы  сельских  клубов,  школ,  поликлиник.  Встречались  конкуренты  и  по  моему  ремеслу.  Как-то  по  весне   предложил  я  директору  совхоза  эскиз  мозаики  на  фасад  нового  Дома  Культуры.   Эскиз  был  замечательный,  и  я  непреложно  верил  в  его  благоприятное  воздействие.  Директор  эскиз  одобрил,  сказал,  что  клуб,  конечно,    оформлять  надо  и  средства  для  этого  имеются,  только  надо  договориться.  Будучи  наивным  идеалистом,  не  понял  я  директора.  Да  вот  же   я  -  художник,  вот  мой  замечательный  эскиз,  который  я  готов  воплотить  тут  же,  и  с  кем  ещё  надо  договариваться  до  меня  не  доходило.  И   лишь  по  осени,  когда  проезжал  я   мимо  села  и   увидел    на  фасаде  клуба  новоиспечённую  мозаику,  до  меня  дошло,  что  договориться  -   означает  поделиться  своим  заработком.  Позже  сталкивался  я  с  этим  ещё   не  раз.  Механизм  такой  договорённости  до  цинизма  прост:  заключается  договор  на  одну  сумму,  затем  перезаключается  на  меньшую  и  разницу  получает  директор  и  иже  с  ним.  И  все  довольны.  Ну,  да  вернёмся  к  нашей  мозаике.   Автора  я  вычислил  сразу:  обложка  журнала  «Агитатор» - бездарное  подражание  «Окнам  РОСТА».  Из-за  земного  полушария  виден  по  грудь  пролетарий  с  красным  знаменем,  на  котором  написано:  «Слава  КПСС».  Поскольку  пропорции  плаката  в  «Агитаторе»  и  панно  на  фасаде  клуба  не  совпадали,  то  находчивый  исполнитель  вытянул  всё  по  горизонтали.  Знамя  он  удлинил  раза  в  два,  земное полушарие    расширилось  и  околоземное  пространство  соответственно  также.  Пролетарий  же,  вследствие  планетарных  катаклизмов,  плечистей  не  стал,  выглядел  щуплым  и   вызывал  сочувствие.  Сибирскую  зиму  эта  мозаика,  если   можно  её  таковою  назвать,   не  пережила.  Частью  потускнела,  частью  осыпалась,  поскольку  материалом  для  неё  послужило  обычное  подкрашенное  стекло.  Но  дело  было  сделано,  а  после   хоть  трава  не  расти.

Вот  в  те  времена  и  был  я  из  тех  многих,  кто  промышлял  шабашкой.  Когда  ситуация  с  невыплатой    за  стенды  по  пятилетке   так  прозаически  прояснилась,  то  решил  я  обратиться  в  суд.  Ничего  другого  мне  не  оставалось.  Возможно,  подобных  исков  здешний  суд  не  знал  и  был  я  в  своём  роде  первопроходцем.  Выждав  недели  две,  приезжаю   я  во  Второе  Песьяново.  Захожу  в  правление,  председатель  в  своём  кабинете,  зыркнул  на  меня  и  говорит:

-  Ты  что  это  по  судам  ходишь?

-  Так,  Николай  Петрович,  что  же  мне  остаётся?  Деньги-то   я  не  могу  получить.

-  Не  можешь,…  Кто  ж  тебе  не  даёт?  Галя  -  позвал  он  -  Скажи  Ильиничне,  пусть  его  рассчитает.  Не  может  он…  -  и  начал  перебирать  бумаги  на  столе. 

…Вот  так,  вспоминая  все  эти  невесёлые  подробности,  шёл  я  зимней  дорогой.  Уже  четыре  часа  был  я  в  пути.  Шарф  мой  обледенел   от  дыхания  и  был  и  был  чем-то  вроде  жестяного   ошейника.   Как  на  колодках  я  преодолел  последние  сугробы,  выходя  к  просвету  впереди.  Услышал  шум  мотора  и  понял,  что  шоссе  рядом.   Я  стоял  на  обочине  и  «голосовал».  Редкие  машины,  больше  -  грузовики  проносились  мимо.  И  не  мудрено:  водители  неспроста  опасались.  И  то:  что  за  мужик  там,  на  обочине  и  откуда  взялся  он  в  столь  поздний   час,  когда  поблизости  ни  одного  населённого  пункта.  Всё  же  один   притормозил.    В  пути  поведал  я  ему  свою  историю. 

Шофёр усмехнулся:

-  Тебе  ещё  повезло  -  у  тебя  бумага  была.  Мы  прошлым  летом  большак  ровняли,  оттуда  до  Песьяново    с  полкилометра,  не  боле.  Так  вот,  председатель  твой  попросил    дорогу  подровнять  до  деревни.    Вроде  как  договорились,  и  заплатить  пообещал.   Мы  грейдером  прошлись.  И  вот  как  в  твоём  случае  -   пропал,  и  с  концами.  И  не  найти  его.  Одно  слово  -  цыган.   

 

 

---

Владимир Парошин

---

 

 

 

  

 

 

---